Ты хоть понимаешь, что творишь? раздался голос мамы, переходящий в шипение, Принес ей конфет. Раз в полгода. Какой заботливый папочка! Куда с добром. Это всё, на что ты способен? Пришёл, дал конфетку и дальше пролетел мимо родительских обязанностей? Ты хоть в курсе, как мы живём? Хотел хоть раз спросить? Деньги принёс? Ни разу! Только туттам появляешься, чтобы она не забыла «папу». Хороший, добрый папа принес ребёнку, который сидит один днями, потому что я не могу уйти с работы, конфеток!
Никогда ещё не случалось, чтобы мама выясняла отношения с ним при Аустėйе. И сейчас Она старалась всё скрыть, но стены слышат
***
Двенадцать квадратных метров. В углу письменный стол. На нём разбросанные карандаши, криво вырезанная бумажная фигурка и стопка учебников, открытых наугад.
Эта комната, которую Аустėя делила с куклами, была её убежищем почти каждого свободного вечера. Ей семь, но она уже привыкла к одиночеству, особенно повечерам. В школе у неё куча друзей, сосед по парте, но дома тишина.
Аустėя боролась с тетрадкой по математике. Цифры плавали перед глазами, голова уже не выдерживала, а решить задачу никак не получалось. Сдать пустой лист нельзя, а помощника нет. Неизвестно, когда вернётся Она и будет ли у неё время.
Аустėя делает всё сама. Школа сама, через два двора, где на ветру скрипят старые качели. Обед разогреть вчерашний борщ на плите. И вот математика.
Итак, пять плюс три восемь. Пишем восемь, проговаривала она вслух.
Как будто рядом стояла мама:
Ты у меня большая, Аустėйка. Справляйся.
И справлялась, потому что Она была на работе. С утра до поздна. Мама, которая старалась, мама, которая любила, и мама, которой так редко удаётся просто быть мамой.
Вдруг сквозь тонкие стены послышались голоса в подъезде. Какойто спор Аустėя замерла, карандаш завис над тетрадью. Ктото подошёл к двери. Мама и ещё ктото.
С присущей ей осторожностью Аустėя подкралась к двери своей комнаты, приоткрыла её и взглянула в полумрак коридора.
В квартиру вошли.
Картина перед ней была одновременно знакомой и чужой. Она, с завёрнутой в шапку челкой, стояла у входной двери. Рядом её бывший муж, Витас.
Витас, который пару лет не жил с ними, отец, чья блестящая «Волга» иногда появлялась во дворе, вызывая у Оны смесь нервозности и лёгкого ожидания. За полгода, пока его не было, Аустėя уже отвыкла от мысли, что у неё есть папа.
В его руке, ярко выделяясь на фоне серого бетона лестницы, блестел красный пакет.
Она повесила пальто на вешалку. Витас хлопнул за собой дверь.
Аустėя! когда Она произнесла её имя, то прозвучало доброжелательно, но потом, глянув на бывшего, добавила грубо: У нас гость.
Аустėя вышла из комнаты, не отводя глаз от красного пакета. Витас, увидев дочь, широко улыбнулся и, почти подетски, сказал:
Привет, принцесса! протянул он пакет, держи. Вкусняшки. Специально для тебя нашёл, отбирал, копил
Аустėя бережно взяла пакет. Он был тяжёлым. Под полупрозрачной плёнкой блестели обёртки. Конфеты! Домашние конфеты редкость, почти праздник, когда к бабушке в гости приходят.
А тут целый пакет! Она, забыв обо всём, начала распаковывать одну конфетку. Любимая «Медвежонок».
Спасибо, папа! с набитым ртом, не успев даже прочистить зубы, воскликнула она и снова нырнула в пакет.
Она наблюдала за этим с выражением, которое Аустėя уже научилась читать: не одобрение, не радость, а нечто более сложное.
Витас, пойдём в гостиную, сказала Она.
Она схватила мужа под локоть и, не замечая дочери, которая всё ещё жадно глотала конфеты, повела его дальше, вглубь квартиры.
Аустėя, почувствовав, что её присутствие уже не важно, отступила в свою комнату, но слышала всё.
Ты хоть понимаешь, что творишь? раздался голос мамы, переходящий в шипение, Принес ей конфет. Раз в полгода. Какой заботливый папочка! Куда с добром. Это всё, на что ты способен? Пришёл, дал конфетку и дальше пролетел мимо родительских обязанностей? Ты хоть в курсе, как мы живём? Хотел хоть раз спросить? Деньги принёс? Ни разу! Только туттам появляешься, чтобы она не забыла «папу». Хороший, добрый папа принес ребёнку, который сидит один днями, потому что я не могу уйти с работы, конфеток!
Никогда ещё не случалось, чтобы мама выясняла отношения с ним при Аустėйе. И сейчас Она старалась всё скрыть, но стены слышат
Она, ну начал Витас, но его слова слились в неразборчивый шум, и Аустėя, прислонив ухо к стене, ничего не расслышала.
Не «Она, ну»! перебила она, Я до сих пор плачу за твой кредит! За твой провалившийся бизнес! Ты помнишь, на кого он был оформлен? На меня! А ты гдето гуляешь, свободный такой. Не хочешь расплатиться с долгами?
Послышалось шуршание.
Я плачу по долгам, но только столько, сколько могу, голос отца стал едва слышен, Деньги они не появляются из ниоткуда. Чем могу, тем и помогаю. Мог бы осыпать вас золотом осыпал бы.
Помогаешь? воскликнула Она, Ты приносишь ребёнку конфеты, и это твоё «помощь»? Хорошо допустим, у тебя нет денег. Продай машину. Закрой кредит.
Она, как я продам машину, если без неё не выживу? Сейчас я только так зарабатываю. Куда без неё?
Не помогаешь деньгами так приходи посидеть с ребёнком.
Приходил бы, если бы было время, но его нет. Такова жизнь.
Аустėя стояла, прижавшись к стене, и по её спине пробежали мурашки. Ей было семь, но она уже всё понимала: папа ушёл, долги страшные монстры, бизнес, которым он хвастался, теперь тяжкое бремя. Всё изза отца.
Конфеты в руке показались ей не такими уж вкусными. Несправедливо! Но с другой стороны где ещё увидишь справедливый мир?
***
Много лет спустя.
Красный пакет, горький вкус.
Картинка повторилась.
Только Аустėя уже не была семилетней девочкой. Ей под тридцать, она взрослая женщина с трёхлетней дочкой Эглей, которая сейчас, наверное, бегает по квартире, играя с подружкой в свои тайные игры.
И в дверь снова раздался знакомый стук. И снова отец.
На этот раз, к счастью, без скандала в лестнице. Она уже давно перестала выплачивать кредиты Витаса. Она всю жизнь тянула Аустėю сама. Витас, получив приличную часть от продажи их старой квартиры в Вильнюсе (когда Она окончательно решила, что чудес ждать не будет, и продала её, чтобы переехать в более скромное жильё, а он получил «компенсацию»), появлялся в жизни Аустėи раз в полгода, что её уже не умиляло.
Привет, принцесса! улыбка Витаса была такой же, как тогда. В руке он держал уже не красный, а яркорозовый пакет, Внучке гостинцы принёс.
Аустėя выдавила из себя улыбку.
Здравствуй, папа. Проходи.
Хотелось сказать иначе, но она поддерживала нейтральные отношения.
Эгла, услышав незнакомый голос, выглянула из детской. Увидев дедушку, которого почти не помнила, она насторожилась, но её взгляд притянул розовый пакет.
Кто это? спросила она у Аустėйи.
Это дедушка, Эгли. Не помнишь? В прошлом году он пришёл, Барби тебе подарил, ответила Аустėя, дедушка Витас.
Витас протянул пакет Эгле.
Привет, малышка! Смотри, что у дедушки есть!
Эгла взяла пакет.
Внутри были не конфеты, а яркие фигуркиигрушки, вроде тех, что раздают в акциях. Хлам, откровенно.
Ты, пап, во всей своей красе, заметила Аустėя, не меняешься.
А зачем мне меняться? Я и так в порядке, улыбнулся он, приняв комплимент.
Аустėя знала, что он никогда особо ей не помогал. Не принёс денег, когда нужно было оплатить репетитора. Не помог, когда она, будучи студенткой, подрабатывала ночами, чтобы купить новую куртку. Его «помощь» всегда ограничивалась символическими подарками.
Я тут, знаете ли Витас утихомирился в старом кресле, Сын женя.
Аустėя вздрогнула. Сын. Густавас. Сын от второй жены, появился в 2002м. Аустėя его никогда не видела, только на фотографиях.
Поздравляю, коротко ответила она, Хочешь, я возьму кредит на его свадьбу?
Тут даже Витас замёрз.
Пригласить тебя хочу
Не приду.
Да ладно, Аустėja, настаивал он, всё же семья. Густавас тебя звал. Он знает, что ты есть. Так, на всякий случай. Приходи хоть на часок. Отвлечёшься.
Хотелось крикнуть, бросить его в стену, но Аустėя сдерживалась Почему? Почему она никогда не сказала отцу, кто он на самом деле? У этого Густава всё и всегда: любимый сын, всё в кармане. А она?
Хорошо, сказала она, приду.
***
Свадьба. Пышная, как в кино, чего Аустėя никогда не могла позволить себе, ведь с мужем ей было бы тяжело. Она сидела за дальним столом, предназначенным для коллег, знакомых и пятерых родных братьев. Видела Густава, его невесту Mariną хрупкую девушку в дорогом белом платье. Видела Витаса, который весь вечер старался угодить молодым.
Когда настало время поздравлений, Витас встал. В руке у него был не пакет, а какойто документ.
Дорогие мои, Густавас и Marina! провозгласил он, Сегодня я хочу поздравить вас с Днём рождения. Да, с ним. Сегодня рождаётся ваша жизнь. Берегите друг друга, не забывайте родителей, стройте счастье. А чтобы ваше счастье было без бурь, я коечто приготовил
Он вручил Густаву ключи. Ключи от квартиры.
Тьма опустилась в глазах Аустėйи. Никогда она не чувствовала такой злости, как сейчас, будто годы обиды выплеснулись в одну секунду.
Квартира. Сыну квартира. А ей, Аустėйи, приходилось работать, работать и ещё раз работать, чтобы платить ипотеку за свою скромную квартиру. Её, чью маму Ону годы выплачивали за папины кредиты. Её, которая училась и зарабатывала. А Густаву всё было в лёгкой доступности. Он, с детства возил отца по курортам и покупал всё, что хотел.
Вот тебе и справедливость, прошептала она.
Уходя, Аустėя бросила на отца и его новую семью взгляд, полный ненависти. В голове прозвучала ядовитая мысль: «Пусть будет ваш последний счастливый день!»
***
Через месяц.
До Аустėйи дошли слухи от родственников, которые, как всегда, знают всё. Густав в подворотне подрался, его попытались ограбить, он защищался, его избили, несколько раз ударив головой о асфальт. Он выжил, но не мог ни ходить, ни говорить.
Витасу пришлось нанять сиделку. Marina была беременна, тяжёлый срок, и не могла ни поднимать тяжести, ни таскать мужа. На пятом месяце она потеряла ребёнка. Витас разрывался между лежащим сыном и рыдающей невесткой. Стакан стал его единственным утешением.
Однажды он пришёл к Аустėйи, едва держась на ногах.
Принес, чтобы излить душу.
Аустėя слушала, кивала, но внутри было лишь злорадство. Наслаждайся, папул, своей счастливой жизнью.
Аустėя не вдавалась в подробности, как дальше живёт Витас. Вернула долг если его можно так назвать.
Прошло ещё время.
Аустėя решила навестить могилу бабушки по папиной линии, которая всегда относилась к ней лучше, чем отец. У надгробия она увидела свежую могилу рядом с Густавом.
Отмучился, констатировала она.
Эмпатии нет: ни грусти, ни злости, ни жалости. Пустота.
Она теперь знала, что «брат» больше не существует.
Однажды отец всё-таки пришёл. Снова. На этот раз с просьбой.
Аустėja, по виду он уже не молодой пятидесятилетний мужчина, а дедушка, У тебя не будет тысячи евро? Я верну скоро верну.
Когда?
Ну, как получится
Да можешь и не возвращать.
Аустėja согласилась без вопросов. Ей даже было приятно, что он так низко пал.
С отцом она больше не встречалась. По слухам узнала, что Витас продал обе свои квартиры, вложил деньги в некую секту, нашёл там «отдушину». Его жена, мать Густава,Austėja, поглядев на пустой горизонт, тихо шепнула: «Теперь я сама пишу свою сказку».
